Возникла томительная и угрожающая пауза.

— Э-э-э, перестань, Саша-ака, — Муатабар широко улыбнулся, сглаживая возникшее напряжение. — Это же просто разговор. Ты всегда держал свое слово и ни разу не подвел меня. А за политиков мы действительно не отвечаем.

— Ты мудрый человек, Муатабар, — Шаров улыбнулся и сделал вид, что расслабился.

На самом деле, он никогда не верил словам, сколь бы приятны и красивы они ни были. Профессия приучила верить только делам. Да и то не всем — дела могут быть подстроены под нужную «легенду», могут входить в план тщательно разработанной операции, могут иметь в основе совсем другую мотивацию и цели… Верить можно было только определенным людям, хотя и к этой вере следовало применять оговорки, перечеркивающие убедительность самых серьезных дел, — человека можно купить, запугать, заставить, вынудить совершить предательство. Кому могла доверять та овчарка в Черном ауле, хотя и прожила там некоторое время?

Дуканщик улыбнулся в ответ:

— Ты тоже мудр, Саша-ака! К тому же ты мой друг.

Это была неправда. Выгодный партнер на какое-то время — это да.

— И ты мой друг, Муатабар!

И это была неправда. Хороший источник информации — и только.

Слуга принес свежий, только с углей, кебаб.

— Мы можем продолжить нашу дружбу, — сказал разведчик, беря очередной кусок ароматной баранины.

Муатабар покачал головой:

— От тебя придет человек, скажет условные слова, и мы будем дружить с тобой через него? Нет, Саша-ака, это не дружба. Это совсем другое. Работа, взаимные услуги, есть много названий такому общению. И ты знаешь их лучше меня.

— Знаю, — Шаров кивнул.

Он действительно хотел сохранить Муатабара как агента с широкими возможностями и передать на связь резиденту нелегальной сети. Хотя вряд ли после всех потрясений в Афганистане осталась такая сеть. После генеральной уборки в квартире не остается паутины. Да и после артиллерийского обстрела — тоже.

— Думаю, теперь никто не захочет с вами дружить, — продолжил Дуканщик созвучно его мыслям. — Ведь раньше твоих людей не убивали одного за другим.

«Значит, он знает и про Бахтияра», — подумал Шаров без особого удивления: новости разносятся здесь на удивление быстро, а Дуканщик — достаточно осведомленный человек, чтобы знать тайную подоплеку происходящих событий. Но на лице его эти мысли не отразились.

— А знаешь, почему? — продолжил хозяин. — Потому, что шурави утратили силу. Раньше на вас работал царандой и ХАД, причем хадовцев боялись не меньше, чем моджахедов, даже больше: они тоже приходили ночью, к тому же у них была власть, и они могли расправиться с кем угодно на законных основаниях.

У Муатабара дернулась щека, наверняка он вспомнил, как сам попал в руки к хадовцам.

— А где они все теперь? — злорадно сказал Дуканщик. — Попрятались по щелям и трясутся за свою шкуру! Их власть исчезла вместе с русскими танками и бронетранспортерами.

Муатабар отодвинулся от стола и слегка распустил пояс халата:

— Восток любит силу. Вот если бы вдруг шурави вернулись, у них снова было бы много друзей, их бы снова уважали и любили… — Он оборвал фразу на середине и сложил руки перед грудью ладонями вместе. — Впрочем, я говорю совсем не о том, о чем следует разговаривать за добрым столом с уважаемым гостем. Давай лучше выпьем чаю.

— Извини, Муатабар, после водки чай не пьют, — Шаров наклонил голову. — Спасибо за угощение, спасибо за помощь. Я поеду к себе.

— Али проводит тебя, — сказал Муатабар. И на незаданный вопрос слегка прикрыл веки: — Так будет лучше…

Что ж, Дуканщик знает, что говорит. Если он считает, что так будет лучше, вряд ли следует с ним спорить.

— Спасибо, с признательностью принимаю твою заботу, — резидент приложил руку к сердцу.

Перед тем как уйти, Шаров зашел в туалет. Каким бы богатым ни был дом в Кабуле, туалетом в нем служит обычная выгребная яма, как в нищих российских деревнях. Правда, выглядит она не как хлипкий деревянный «скворечник», а как капитальное сооружение из кирпича или бетона, но сути это не меняет. Шаров разобрал «засветившийся» у чайханы Ахмеда, а по документам давно уничтоженный пистолет и бросил рамку и затвор по отдельности в круглую дыру в бетонном полу. Там вязко булькнуло. Теперь документальные и фактические обстоятельства совпали. А то, что произошло между юридическим и реальным уничтожением оружия, навсегда останется одной из многочисленных кабульских тайн.

Али сел к нему в кабину «мерседеса», «додж» с тремя бойцами двинулся следом. Шаров заметил, что среди сопровождающих нет Абдурахмана.

До посольства доехали в молчании. Шаров притормозил на углу, метрах в двухстах от ворот. Али начал прощаться, но резидент, подчиняясь внезапно пришедшей мысли, остановил его.

— Окажи мне услугу, друг! — попросил он. — Зайди на КПП, скажи охране, что ты к Ивану Ивановичу.

Под кодовым именем «Иван Иванович» выступал любой сотрудник резидентуры. Сейчас дежурил Зеблицкий, и Иваном Ивановичем был он.

— Они пустят тебя к внутреннему телефону, набери номер сто и скажи: «Безбородый убит, лежит в машине на углу…»

Али смотрел непонимающе:

— Боюсь, я тебя неправильно понял…

— Скажи, что ты к Ивану Ивановичу, набери номер сто, скажи: «Безбородый убит, лежит в машине». Что тут непонятного?

Али пожал плечами, вылез и пересел к своим бойцам. Он, конечно, ничего не понял. Но ему и не надо было что-либо понимать.

Шаров видел, как «додж» остановился возле КПП, как Али переговорил с внешней охраной и зашел в бетонную будку, как через пару минут вышел обратно. «додж» уехал. Сейчас начнется суматоха, выбежит охрана с боевыми товарищами по резидентуре.

Прошло пять минут, десять, полчаса, час… Ничего не происходило.

Он подъехал к немедленно открывшимся воротам, заехал на территорию, поднялся в помещение резидентуры, своим ключом отпер запертую дверь, прошел в свой кабинет. Зеблицкий сидел на его месте, а Хохлов и Козлов — за приставным столиком, как обычно. Три пары глаз уставились на вошедшего с ужасом и изумлением.

— Что вы смотрите, словно на привидение? — как ни в чем не бывало, спросил он. — Что случилось?

— В-вы живой? — с трудом вымолвил Зеблицкий.

Резидент всплеснул руками:

— Ну а как же? Что тут удивительного?

— Поступило сообщение, что вас убили.

— Да ну? — весело удивился Шаров. — А что же вы не поспешили на помощь? Обмыть, оплакать, ну и все такое.

— Я сообщил в Центр, — вконец растерянно проговорил Зеблицкий. — Мне поручено исполнять обязанности резидента… Вот, провожу срочное совещание.

Заместитель бочком выбрался из чужого кресла, лицо его покрылось красными пятнами.

— Как же так… Значит, надо давать отбой?

— Но источник-то был надежный? — невозмутимо расспрашивал Шаров. — Раз ты ударил во все колокола!

— Какой-то местный, по внутреннему телефону… Знал кодовое обозначение… И вы на рискованной операции… Вроде все совпадало…

— Да, действительно, — Шаров покивал, задумался. — А знаете что… Раз уже в Москву сообщили, то, может, нельзя отбой давать? Как-то неудобно… Что Центр про нас подумает?

На лице Зеблицкого мелькнула тень надежды:

— А что же делать?

— Да пустяки! — махнул рукой резидент. — Сейчас выедем на улицу, заедем в Старый город, и ты меня шлепнешь. Прямо в машине. Дело, как говорится, минутное. Вернешься и продолжишь совещание, которое я так бесцеремонно прервал! Причем на совершенно законных основаниях.

— Ну зачем вы так, Александр Михайлович, — еле слышно проговорил Зеблицкий. — Мы же просто ошиблись…

— Тогда, дышло тебе в глотку, давай в Центр новую шифрограмму! — рявкнул Шаров. — О том, как ты оцениваешь и проверяешь поступающую информацию! Чтобы знали, что из тебя разведчик, как из говна пуля! Пошли вон все из моего кабинета!

Подчиненные бросились к дверям.

Шаров подошел к окну, глянул на отражение в темных стеклах, негромко спросил:

— Ну и зачем ты это сделал?