— Лётчику что, он выполнил приказ, а вот куда исчез дежурный офицер с нагрудной бляхой и табельным оружием? И как он оказался в восьмистах километрах от места несения службы? Вот и уволили разгильдяя! Я несколько лет писал во все инстанции, наконец восстановился, но уже без права лётной работы, так и попал в ВДВ… И вот в тридцать лет все капитан, и продвижение по службе не светит.
— Хорошая рыба, — заметил капитан Ищенко.
— Ростовский рыбец, — пояснил Акимов. — Я же родом оттуда. И служил там в авиаполку.
— Мы думали, тебя на роту поставят, а не Матвеева, — говорит старлей Сизов. — Ты зам ротного, капитан, и стаж у тебя поболе…
— Точно! — кивает Ищенко. — Все так думали. Хорошая рыба, никогда такой не ел… И как вы с ним уживаетесь?
Акимов пожимает плечами.
— Как зам с командиром. Как ещё?
Ищенко усмехается:
— Как кошка с собакой, верно? Чего уж там темнить…
— Точно, — кивает теперь Сизов. — Все так говорят.
— Всем верить нельзя, — Акимов отправил в рот терпкую темно-красную икру, жадно запил пивом. — А начальству видней.
Афганистан, Кабул. Российское посольство
Резное двухметровое трюмо девятнадцатого века досталось Вере полгода назад совершенно неожиданно и бесплатно. Маринель, жена советника французского посольства, с которой она подружилась сразу по приезде в Кабул, засобиралась в Марсель, чтобы там осчастливить своего Мишеля вторым ребенком. И привезла ей это самое зеркало, которым она имела неосторожность когда-то восхититься.
— Вера, я сюда ни за какие деньги уже не вернусь, — заявила Маринель. — Я и на второго ребенка решилась именно потому, чтобы был повод покинуть этот Христом и Аллахом проклятый город. А эта вещь очень ценная, с венецианским зеркалом, выбросить просто жалко. Дарю тебе, чтобы ты меня не забывала. Каждый день будешь подходить к нему, а значит, и вспоминать меня.
Вере пришлось выдержать настоящий скандал, который устроил бдительный Марк Валерьевич:
— За что тебе дарят такие дорогие подарки? Французы — капиталисты, наши идеологические противники! Как ты могла принять столь сомнительный дар?
Потом полдня с трюмо возился специалист из резидентуры, «прощупывая» его, простукивая и исследуя разными приборами: нет ли там радиопередатчика, микрофончика, фотоаппарата, радиоактивного элемента или еще какой гадости. Ничего зловредного не обнаружили, муж сдался, и трюмо заняло место в ее спальне. По некоторым признакам Вера поняла, что вопрос решался на самом высшем уровне, у посла. Но она была рада, что проявила характер и подарок отстояла. И вот сейчас вновь подошла к нему, заглянула в овальное зеркало и в самом деле вспомнила свою приятельницу.
Сошлись они в силу ряда объективных и субъективных совпадений. Вера в школе учила французский и сохранила в памяти несколько десятков слов и выражений. А у Маринель бабка была дочерью русской эмигрантки: в семье гордились русскими корнями и также пытались упражняться в этом «корявом и несносном» языке предков. Обе были одного, бальзаковского возраста, у обеих — мужья оказались гораздо старше, обе честно несли свой семейный крест, понимая, что тем самым служат отечеству. Вера искренне огорчилась отъезду Маринель.
Сейчас она стояла совершенно голой, руки покоились на замысловатой резьбе рамы темного дерева, правую ногу она водрузила на низенький столик у основания зеркала. Если бы в подозрительный подарок действительно был вмонтирован фотоаппарат, передающий снимки на шпионский спутник, то специалисты DST [9] бросили бы работу и сгрудились у экрана, рассматривая великолепное тело жены старшего советника советского посольства в Кабуле. Тридцать три года оказались не властными над природной красотой. Четкий овал лица, прямой, чуть длинноватый и заостренный нос, большие зеленые глаза, гладкие черные волосы, ниспадающие на высокую шею и хрупкие белые плечи, изящные руки с узкими запястьями и тонкими пальцами, маленькие груди с розовыми сосками, чуть проглядывающие сквозь атласную кожу ребра, осиная талия, упругие бедра, стройные ноги с округлыми коленями, аккуратные ступни, ровные пальчики с неизменным педикюром… Увы, французские контрразведчики были лишены такой возможности. А Вера не любовалась своим телом — она придирчиво оценивала его. Муж не баловал ее комплиментами.
— Глаза у тебя какие-то бесстыжие, — сказал он недавно. — Вызывающие глаза. Да и смотришь ты как-то…
— Как? — не выдержала тогда Вера.
— Не знаю! Но только так смотреть советская женщина, жена дипломата, не может!
Вера знала, что вид у нее действительно нагловатый. Но и дражайший супруг, и вся его дипломатическая династия ей изрядно надоели! И угораздило же ее — «псковскую дворняжку», как некогда в сердцах выдала свекровь свежеиспеченной невестке, попасть в это спесивое столичное семейство, где дедушка был дипломатом, папа дипломатом и вот теперь сын «отстаивал интересы страны Советов» за ее рубежами.
А ведь как ей везло сначала! Девчонка с периферии, дочь провинциальных учителей приехала в столицу. И сразу же поступила в архитектурный, хотя собиралась в медицинский. Ну, так получилось! Сразу же получила место в студенческом общежитии, совершенно непостижимым для нее самой образом научилась немного рисовать и сдавать «всю эту долбаную математику и сопроматику», защитила на «хорошо» диплом и за пять лет студенчества отделалась лишь одним абортом.
Трудно сказать, как бы сложилась дальнейшая жизнь, если б не званый вечер, на который ее притащила подружка.
— Надень на себя все, что есть лучшего, — потребовала Катька Арбузова. — Ты даже не представляешь, куда я тебя приведу!
— У меня и лучшее, и худшее — все одно, — без энтузиазма отозвалась Вера. — А идти мне туда не хочется…
Но пошла.
Это была скучная компания уже немолодых людей, строго одетых, говорящих на серьезные темы и пользующихся за столом тремя вилками. Вера почувствовала себя не в своей тарелке.
— Кто они? — спросила подругу.
— Дура, — прошипела Катька на ухо. — Они почти все дипломаты.
— Ну и что мне от этого?
— Лови момент! Видишь вон того в пиджаке с блестящими лацканами? Это Марк Валерьевич. Клянусь, он на тебя глаз положил. Жена его бросила, а дядька вроде бы ничего, еще не вполне старый…
— Но уже и не вполне молодой! — с грустной иронией произнесла Вера. И вздохнув, добавила: — Не их я поля ягода.
Катька усмехнулась:
— Те ягоды, которые поля выбирают, они нигде и не растут. А дикие ягоды весь мир заполонили! Так что думай, подруга!
Она и задумалась. А Марк Валерьевич увязался в провожатые, пригласил в кино, потом в кафе, она не возражала, хихикала, строила глазки… Короче, роман вспыхнул бурно, и через полгода она стала женой дипломата. И оказалось, что поговорка про поле и ягоду оправдалась в полной мере. Только поздно было давать задний ход.
Марк Валерьевич был старше на пятнадцать лет. Он работал тогда в Министерстве иностранных дел и потихоньку взбирался по ступенькам карьерной лестницы. Вера достаточно быстро поняла, какой вилкой надо поддевать семгу, а какой накалывать ломтики буженины, какое платье надевать на официальный прием, а в каком появляться в театре. Она также убедилась, что в любом обществе не остается незамеченной. Более того, быстро привыкла к вниманию мужчин и равнодушно относилась к недоброжелательным взглядам женщин.
Но разница в возрасте сказывалась: разные интересы, разное представление о семейной жизни, отдыхе, развлечениях, друзьях… Внешне все было хорошо: они продолжали всюду появляться вместе, изображая счастливую пару, но, придя домой, оказывались по разные стороны невидимой стены, расходились по разным комнатам и практически не общались. Если поначалу их интимные отношения с натяжкой можно было назвать сносными, то в последующие годы они постепенно угасали и, в конце концов, сошли на нет. Пару раз Вера пыталась обсудить эту тему, но муж отделывался какими-то сомнительными философскими сентенциями типа: «Главное дух, а не плоть»…